Очевидец. Никто, кроме нас - Николай Александрович Старинщиков

Возвратившись назад, мы вновь разделились. На этот раз в подвал со старухой опускался я. На стальной двери и косяке имелись проушины, и купленный нами замок свободно вошел в них. Замок мы подобрали не из дешевых, так что вряд ли его можно было открыть с налета.

Выбравшись наружу, я очистил одежду от паутины, и мы решили было идти по домам, однако отвязаться от хозяйки оказалось делом напрасным — у той из глаз неожиданно брызнули слезы. Рыдая, она лопотала про свою несчастную жизнь, про то, что сын у нее так далеко, что отсюда его не видно, а еще про то, что будь сынок у нее рядом, то дела у старухи были бы не так плохи, как есть на самом деле.

— Что вы от нас хотите? — недоумевал Блоцкий.

— Хочу, чтобы вы у меня еще разок посидели — хотя бы ночку, потому что…

— У нас другой работы хоть отбавляй, — отбивался Блоцкий.

Я молча следил за реакцией старухи. Казалось, душа у той готова была покинуть бренное тело.

— Хорошо, — сказал Блоцкий, косясь в мою сторону.

И так, согласившись на просьбу перепуганной на смерть старухи, мы торчали у нее дома пятый час кряду, развалившись кто где. Я дремал, полулежа в просторном кресле. Блоцкий ворочался на жесткой тахте. Никто из начальства не знал, чем мы заняты в данный момент. Узнай о нашем самовольстве прокурор района, от нас полетела бы шерсть.

Я спал, если это можно было назвать сном, поскольку стоило завести глаза, как нечто тяжелое навалилось откуда-то сзади и стало душить. С трудом я раскрыл глаза, коченея от ужаса и стараясь стряхнуть с себя зверя, после чего вроде проснулся и понял, что зверь этот не выдумка, а самая настоящая реальность.

Но это был всё же сон. Еще усилие, невероятное, и я наконец проснулся, чувствуя, как по ногам бежит непонятный холод.

«Это от страха», — решил я, ворочаясь в кресле и замечая, что неприятный холод исчез. Однако вскоре он вновь появился: по ногам словно бы откуда-то тянуло воздухом. Вероятно, это был обычный сквозняк, а старуха играла нами, как пешками.

«Задержать Конькова с поличным и отправить на лечение — вот единственный выход, — решил я, засыпая. — Иначе так и придется всю жизнь здесь торчать вместо охраны…»

Окна в зале наконец обозначились, близился рассвет.

Блоцкий скрипнул тахтой, повернулся на бок и посмотрел в мою сторону. И в этот момент по ногам у меня вновь побежал холодок. Крышка пола оказалась приподнятой, и я увидел, как в узкую щель смотрят на меня чьи-то красные воспаленные глаза в обрамлении косматой бороды и вздыбленной шевелюры.

Блоцкий, передергивая затвор пистолета, вскочил с тахты. Старуха выла во весь голос позади меня, сидя на кровати в ночной рубахе. Тело у меня затекло и не хотело слушаться. Один Блоцкий не растерялся: вскочив на ноги, он прыгнул на крышку, и через секунду внизу послышался сдавленный стон и падение тела.

С минуту мы мешкали, затем, дернув на себя крышку, я посветил вниз фонарём, но ничего не увидел.

Мы спустились вниз: замок на стальной двери оказался отпертым неизвестным науке способом. Крышка подполья у соседей оказалась тоже открытой, как, впрочем, оказалась также распахнутой входная дверь.

Слова соседки приобретали вполне осязаемый смысл и требовали быстрых действий — заварить дверцу и вся недолга!

Откладывать дело в долгий ящик было бы опрометчиво, так что мне пришлось подать очередную идею, которая заключалась в следующем: старуха ждет нас обоих, мы приезжаем минут через сорок и завариваем окаянную дверь — с той целью, чтобы уж точно на хозяйку никто не накинулся среди ночи.

К нашему удивлению, старуха почему-то отпустила нас обоих.

— Теперь-то уж точно сегодня ко мне не придут, — бормотала она.

Однако Блоцкий остался с ней. А я на его машине отправился к дяде в гараж.

Через час я вернулся к ним снова. Опустился с портативным аппаратом в подполье. Хозяйка последовала за мной. Блоцкий остался сидеть снаружи.

Приварив дверь к косяку, я перекрыл кислород, и пламя горелки погасло. В подвале с непривычки стало темно.

Фонарь стоял на полу, освещая старухин оскал. Казалось, она готова была впиться мне в шею. С непривычки я вздрогнул, и лишь потом до меня дошло, что игра света сыграла со мной шутку. Стоило Лидии Алексеевне шевельнуть фонарем, как иллюзия бабы-яги пропала.

Я выбрался наружу. Уложив сварочный аппарат в сумку, мы вышли на улицу. Старуха тащилась сзади.

— Теперь-то уж точно ко мне никто не залезет? — словно бы спрашивала она кого-то невидимого: — Ну, скажи ты, каково теперь это?

— Думаю, не залезет, — сказал Блоцкий.

— Но я бы хотела, чтобы вы мне накладку на крышку поставили, — рассуждала старуха. — И петли железные, чтобы…

Пришлось соглашаться. Тяжелая дубовая крышка, запираемая снаружи, сулила для женщины дополнительную безопасность.

Мы сели в машину. Я посмотрел влево и заметил, как вчерашний сосед, словно бы дожидаясь моего взгляда, стоял и упорно смотрел в нашу сторону.

Заметив, что я смотрю в его сторону, старик развернулся и пошагал вглубь двора.

Глава 9

Не хватало, чтобы начальство застало нас вдвоем. Оставив машину во дворе РУВД, мы по отдельности торопливо поднялись каждый на свой этаж. Однако стоило мне завернуть за угол, как на меня вышел (специально ждал, что ли?) подполковник Игнатьев. Подняв кверху ладонь и глядя в пол, Сергей Георгиевич велел мне стоять на месте и ждать.

— Так вот, — продолжил он. — Сейчас я еду в наше управление, а ты тем временем подготовь отчет по всем делам, которые провел за последнее время, — все, без исключения, а также по всем отказным дай информацию.

— Понял, — отвечал я без особого энтузиазма.

— Тут у нас сейчас такое дело пошло, что только держись, — говорил подполковник. — Второе дыхание у прокурора открылось. Короче, по каждому делу теперь будет отдельно вести проверку. Так что давай, потрудись, поскольку, чую, снова копает он под тебя. Чем бы тебе помочь, дорогой ты мой лейтенант… У тебя нет ничего на него, чтобы ударить и свалить дурака навеки.

— Есть кое-что, Сергей Георгиевич.

— Вот и хорошо. Я возвращусь, и мы поговорим — хорошо?

— Кончено, хорошо, — согласился я, радуясь, что не успел проговориться. Пока что никто не должен был знать, что прокурор Паше Конькову — самый настоящий дядя по материнской линии.

Расставшись с Игнатьевым, я вошел в кабинет и принялся расписывать свою работу за последние несколько месяцев. Покончив